А.Я. Головин. Из воспоминаний. Страница 1
1-2
Блестящий художник Александр Яковлевич Головин был одним из главных зачинателей тесного содружества и взаимодействия режиссера и художника в создании спектакля. Теперь это взаимодействие и содружество кажутся естественными и закономерными, но прежде, несколько десятилетий тому назад, они были подлинным новаторством. Режиссер и художник в те времена договаривались кое о чем и, не мешая, а частично и помогая друг другу, вели свою работу каждый,— подчас независимо один от другого, а порой и разобщенно.
Головин и Мейерхольд в своем тесном творческом единении дали пример новых форм сосуществования двух профессий. Десятками примеров я могла бы подтвердить их творческое содружество и соавторство, так как участвовала в таких их совместных постановках, как «Дон-Жуан» Мольера, «Красный кабачок» Юрия Беляева, «Заложники жизни» Сологуба и, наконец, «Маскарад» Лермонтова. Мне была также поручена роль Катерины в «Грозе» Островского и лишь по случайным причинам я не исполняла ее. Притом в создании этих спектаклей я была занята с самого начала, и весь процесс их возникновения, а затем и сценической жизни протекал у меня на глазах.
Прежде всего должна сказать, что Александр Яковлевич Головин прекрасно понимал не только свое искусство, но (не в пример многим другим театральным художникам) и наше, и с годами понимал его все лучше и глубже. Поэтому он имел право вмешиваться — и фактически вмешивался — в вопросы, которые, казалось бы, на первый взгляд, выходили за пределы его компетенции. И недаром режиссура и директор театра так внимательно прислушивались к его советам и указаниям даже тогда, когда шла речь о распределении ролей в каждом новом спектакле, в создании которого участвовал Головин.
Он любил мизансценный лаконизм и помогал ему замечательно точными аксессуарами, деталями, мебелью, ее расстановкой, рисунком и размерами, рядом вспомогательных средств, в которых неизменно сказывались его неисчерпаемая фантазия и прирожденный вкус. Он помогал нам, актерам, и специальными занавесами, которые предваряли каждую картину в спектакле «Маскарад» и являли собой сгусток эмоциональной атмосферы сцены, следующей за каждым из этих занавесов. Так он помогал нам и кружевным белым, и прорезным пестрым с бубенцами, маскарадным, и траурным тюлевым занавесами в «Маскараде», как бы настраивая актеров на ту тональность, которая должна была доминировать в их игре в данном отрезке роли. Трудно назвать как-нибудь иначе, чем «конкретной символикой», одно-единственное огромное кресло в спальне Нины или розовый с золотом пышный полукруглый диван, занимавший всю сцену в маленькой, такой на вид душной комнатке-будуаре, где, как в золотой клетке, металась Катя, принадлежащая как вещь своему собственнику-мужу в пьесе Сологуба «Заложники жизни».
Головин постоянно бывал на репетициях с самого их начала,— еще до того, как принимался компоновать эскизы декораций. Потом, в зависимости от нахождения мизансцен и изменения их режиссером, он подчас менял и планировку, и размеры мебели. Так, например, в сцене баронессы и князя в «Маскараде» он учел момент пространственной протяженности: увидев сложную и интересную мизансцену, во время которой князь, ведя диалог с баронессой, сидел спиной к зрительному залу на банкетке, Александр Яковлевич сделал эту банкетку такой формы, вышины и размера, что исполнители почувствовали себя свободно и удобно. А в четвертой картине, где баронесса играла на клавикордах на сцене, — фактически же играла пианистка за кулисами,— Головин предложил поставить клавикорды так, чтобы зрители не видели кистей рук баронессы, скрытых музыкальным инструментом, и точно так же во время исполнения Ниной романса группа статистов, изображавших восторженных слушателей, скрывала ее от публики, сидящей в зрительном зале (романс пела за кулисами профессиональная певица).
А каково происхождение знаменитых квадратных табуреток, стоявших симметрично с обеих сторон сцены, справа и слева, в «Дон-Жуане»?
Варламов, впоследствии незабываемо прекрасный исполнитель роли Сганареля, хворал почти все время, пока шли репетиции; репетировал за него А.П. Петровский. Появился Варламов только на последних репетициях. Как всегда, роль он знал нетвердо и жаловался, что передвигаться по сцене и даже стоять ему очень мучительно и тяжело. Чтобы выйти из положения, Головин тут же придумал те самые табуретки, которые имели такое значение в построении спектакля «Дон-Жуан», а Мейерхольд немедленно перестроил мизансцены, исходя из этих табуреток. Табуретки, поставленные в непосредственной близости от зрителей, к которым, по мысли режиссера и художника, обращались актеры, еще больше подчеркнули основной режиссерский прием, ради которого Головин перекрыл оркестр планшетом и снял занавес, а в зрительный зал дал полный свет. То на одной, то на другой из этих табуреток Варламов почти вес время сидел, а режиссер перепланировал рисунок движений Дон-Жуана и исполнителей других ролей таким образом, что все сцены состояли из веселых живых динамических пробегов, поворотов, суетни, беспрерывных резвых шаловливых курбетов. Все вертелось вокруг Варламова, а он сидел и своими замечательными интонациями, богатством и разнообразием красок, юмором, сочностью правдивых слов, полных внутреннего действия, поддерживал нужную зрителю иллюзию.
Но для того чтобы создать у Варламова ощущение удобства и свободы, одних табуретов было недостаточно: он непременно нуждался еще и в суфлере, притом помещенном как можно ближе. А суфлерская будка в оформлении отсутствовала. Головин придумал поставить два плоских, стильно разукрашенных щита с окошечками, выдвинув их из-за кулис, и в каждом из этих окошечек был виден профиль загримированного, наряженного в мольеровский парик суфлера в таком же мольеровском костюме.
Варламов умудрился выйти из трудного положения — играть слугу феодального времени, сидя перед своим господином. Присутствовавшие на генеральной репетиции артисты петербургской французской труппы говорили, что из всех исполнителей подлинный мольеровский стиль выдерживает только этот тучный немолодой человек, поразительный артист-мастер, фамилия которого Варламов!
Совместной выдумкой режиссера и художника были также «слуги просцениума», арапчата, своей веселой возней так забавлявшие зрителей. А ныне нас, очевидцев всего этого, кое-кто пытается уверить, будто просцениум, отсутствие занавеса и даже табуретки,— все это плод фантазии французского режиссера и актера Жана Вилара! Разумеется, Вилар очень талантлив, но многое из показанного им было впервые создано в нашей стране содружеством Мейерхольда и Головина!
1-2
 Вид на усадьбу Абрамцево |  Могила Командора (Головин А.Я.) |  Портрет Марины Эрастовны Маковской |