Художник - артист - человек. Страница 3
1-2-3-4
Мне сложнее говорить о том, как работал Головин сам. Больше всею мне удавалось видеть исполнение им графических работ. Но решение задачи лишь через черный и белый цвета не было ему близко. Заниматься книжной графикой он систематически стал только около 1920 г., и не от увлечения ею, — для него она оказалась средством заработка. Однако одна графическая работа его захватила, это был заказ издательства «Петрополис» на рисунки к рассказу Гофмана «Двойники». Небольшое количество экземпляров книг было раскрашено Головиным от руки. Не помню, сколько экземпляров он сделал, но знаю, что эти иллюстрации действительно были равноценны его лучшим живописным произведениям.
Что же касается его портретов и больших эскизов для театра, то здесь мне иногда удавалось видеть результаты работы,— на том или ином этапе, — и видел я все это не во время работы: когда он работал, никого, кроме модели, у него в комнате не было. В процессе подготовки к работе над портретом было интересно наблюдать метод, которым пользовался художник в качестве дополнительной характеристики изображаемого лица. Так, для портрета Л.Я. Рыбаковой с дочерью в качестве фона был найден тяжелый шелковый лиловый платок, отлично корреспондировавший со специально сделанной желтой безрукавкой девочки. Цветной жилет с перламутровыми пуговицами в портрете Юрьева, бисквитная ваза в портрете Голлербаха — все эти предметы, характерные для изображаемого, решенные через цвет, по-видимому, присущи многим работам Головина, и было бы очень интересно проверить это в отдельном исследовании.
Наиболее близко столкнуться с системой работы Головина, как театрального художника, мне удалось во время работы над спектаклем «Женитьба Фигаро» для Московского Художественного театра, когда я в известной степени являлся исполнителем планировочных заданий спектакля, которые оказались непривычными для Александра Яковлевича. И вот здесь мне посчастливилось видеть, как схема планировки акта постепенно принимала реальные формы и становилась художественным явлением. Закончив в рисунке один из эскизов, Головин как-то обратился ко мне с вопросом, в какой цветовой гамме я счел бы подходящим решить эту декорацию? Я предложил ему три цвета, в которых сам считал решение живописной задачи невозможным: красный, розовый и голубой, и рассчитывал, что за это мне будет сделан выговор. Однако он принял мое предложение и решил эскиз именно в этих цветах. Разумеется, для этого надо было обладать изощренным вкусом и иметь в отношении чувства цвета нечто, аналогичное абсолютному слуху у музыкантов. Этим свойством Головин обладал вполне и, по-видимому, мог решить любое предложенное ему живописное задание.
Возможно, именно поэтому я, видев у Головина огромное количество рисунков с поисками формы и сценических решений, не встречал у него работ, в которых разрабатывались бы цветовые решения, — они, очевидно, заранее были ему ясны. Допускаю, что такие поиски могли быть, но я их не видел1.
Найдя нужное в маленьком рисунке, Головин переносил его на большой подрамник (примерно 50 X 70 сантиметров), самым подробным образом вырисовывая все детали карандашом, а потом обводя разведенной тушью и убирая резинкой карандаш. Для живописи он пользовался акварелью, гуашью, темперой, различий между ними не делая, а в портретах применял даже пастель, втирая ее в свежую краску. Но цвет накладывался прямо, и именно тот, который оставался в дальнейшем.
В работе над спектаклем одним из методов, применяемых Головиным, был следующий: по окончании решения всего спектакля непременно вернуться к его началу, то есть к первым сделанным эскизам. «Как правило, — говорил Головин, — их всегда приходится переделывать, потому что к концу работы художник приходит более обогащенный и с иными точками зрения на спектакль, чем при ее начале. Ведь вся та работа, которую делает художник, думая о спектакле, выполняя отдельные его картины, собирая и изучая тот материал, который неизбежно обогащает его, — все это приводит к тому, что он приходит к концу работы не таким, каким он ее начинал. Следовательно, и эскизы, сделанные в начале работы, могут оказаться неполноценными».
1 В Театральном музее им. Бахрушина хранится несколько записей Головина на отдельных листках или даже клочках бумаги. Это — записи сочетаний цветов, возникавших в воображении художника, когда он обдумывал свои будущие работы, театральные или станковые. Для тонов и их оттенков Александр Яковлевич находил очень точные словесные определения, показывающие, как ясно он представлял себе будущие «цветовые аккорды»,— в соответствии с содержанием и эмоциональным строем задуманного произведения.
Вот некоторые из этих записей Головина:
Пурпур — шафран — золото — янтарь.
Серебристо-серый, белый, сиреневый.
Лилово-голубой на сине-голубом эмалевом фоне, желто-коричневый с серебром.
Черный фон, пунцовый цветок, серебряное окаймление и коричневое внутри цветка.
Рыже-черное, белая полоска березы, серое и серебро.
Пурпурный — вишневый — архитектура белое с золотом — стены зеленые — небо синеющее.
1-2-3-4
 Натюрморт. Фарфор и цветы (Головин А.Я.) |  Улица Севильи (Головин А.Я.) |  Портрет М.А.Кузнецовой-Бенуа |