Блистательный мастер, замечательный человек. Страница 3
1-2-3-4-5
По мнению Александра Яковлевича, эскиз получает завершение в декорации, тем более что при выполнении ее в натуре постоянно приходится отходить от эскиза и несколько изменять его в процессе работы. Поэтому так называемую «исполнительскую» работу Головин считал творческой.
Он придавал огромное значение манере выполнения каждой декорации, полагая, что художник обязан твердо знать, какой манеры он хочет. Манеру (или прием) Головин всегда показывал сам, а для этого собственноручно писал около квадратного метра декорации — в качестве образца. Притом он требовал, чтобы каждая часть декорации была написана иной манерой: горы, небо, листва, вода, первый план или дали, — все это на декорации не должно сливаться, как не может сливаться и на картине.
Весьма важно и то, как освещена декорация на сцене, где поставлены источники света и какие именно. Поэтому не следует дожидаться монтировочной и генеральной репетиций, а чрезвычайно существенно заранее предусмотреть источники света и сговориться с осветителем.
Кроме того, большое значение имеют высота горизонта и пропорции: им надо уделять много внимания, — например, карнизам, дверям, окнам, а равно и фактуре половиков, различных ковров и т.п. Только вниманием Головина к пропорциям можно объяснить, что в декорациях к «Борису Годунову» никого не коробило изображение на сцене целиком всего Успенского собора вместе с главами, написанного на задней завесе в четыре раза меньше натуральной величины. Благовещенский собор умещался там же в таком же уменьшении.
Что касается густоты краски на декорациях, то в разные периоды она бывала у Головина различной. Так, например, в ранней своей работе, декорациях к опере «Псковитянка» (1901 г.), он писал очень жидко, почти акварельным приемом, а уже при мне, то есть с 1907 г., и позднее признавал покрывание холста декорации краской по нескольку раз, стремясь таким путем достичь большей интенсивности и глубины цвета. Что касается интенсивности цвета при переносе его с эскиза на декорацию, то Головин настаивал на необходимости исходить из общего впечатления: один и тот же цвет различно воздействует на зрителя на десяти квадратных сантиметрах эскиза или на многих квадратных метрах декорации. Кроме того, он рекомендовал эскизы писать при дневном свете, а декорации исполнять при вечернем, электрическом освещении,— том самом, при котором зритель видит их в театре.
Я уже говорил, что Александр Яковлевич считал выполнение декораций в натуре занятием не механическим или ремесленным. Поэтому он постоянно заботился о творческом росте своих помощников. Эта забота выражалась не только в указаниях и беседах с ними на самые различные темы, но и в том, что он помогал им получить самостоятельные творческие работы, соответствующие их силам и возможностям. Разумеется, в какой-то мере он наблюдал за тем, что они делали, и даже советовал им и направлял их, если это было нужно. Артистизм живописного выполнения декораций в его представлении был неотделим от общего артистизма и мастерства. Но вместе с тем Головин прекрасно понимал, что по достижении его помощником этих качеств необходимо доставить ему возможность дать выход своим силам в творческой самостоятельной работе над спектаклем или хотя бы над частью спектакля.
Уже через год после начала моей работы в его мастерской он в 1908 г. рекомендовал меня Шаляпину, и я выполнил эскизы гримов и костюмов к опере «Борис Годунов» для гастролей Шаляпина в Милане, а еще год спустя, тоже по совету Александра Яковлевича, балетмейстер Фокин просил меня сочинить эскизы костюмов и гримов к постановке его балетов «Египетские ночи» и «Эвника» в Мариинском театре. Там же, не без участия Головина, мне были поручены эскизы костюмов и гримов к постановке оперы Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры», а также декорации к комедии Пинеро «На полпути» в Александрийском театре, две декорации к «Борису Годунову» в постановке Шаляпина в б. Мариинском театре (1918 г.), а позднее, уже в конце 20-х годов, работая для Московского Художественного театра, Головин рекомендовал меня К.С Станиславскому. С последним я осуществил два спектакля — инсценировку повести Достоевского «Дядюшкин сон» и оперу «Пиковая дама» (1930 г.). Так Александр Яковлевич до конца дней заботился о том, чтобы у меня была не только исполнительская, но и творческая работа.
Требуя мастерства и артистизма и в эскизах, и в декорациях, Головин настаивал на том, что театральный художник обязан непрестанно заниматься также станковой живописью и рисунком. Сам он неуклонно показывал в этом пример. Именно в качестве «упражнений в живописи» возникла его обширная серия «испанок», пользующаяся такой известностью. Писал он эти картины в Петербурге, преимущественно в 1907—1908 гг., одновременно с эскизами и декорациями к «Кармен». «Испанок» своих он писал с натуры, подбирая типы среди хористок Мариинского театра или работниц театральных мастерских. Костюмы для этих «испанок» шились по его эскизам, а по миновании надобности он дарил их своим моделям, — в благодарность. Нисколько не идеализируя их, он не пытался прибавить им «испанистости», — любую из них можно было узнать, так похожи были эти простые женщины, большерукие, порою грубоватые, так же не прикрашенные, как типы и костюмы в его эскизах к опере «Кармен».
1-2-3-4-5
 Групповой портрет служащих театров (Головин А.Я.) |  Этюд (Головин А.Я.) |  Портрет Д.А. Смирнова (Головин А.Я.) |