Глава седьмая. Страница 2
1 - 2 - 3
Интеллигентное купечество с С.Т. Морозовым во главе охотно пошло навстречу этой мысли: был собран капитал, предоставлена библиотека, картины, различные предметы искусства, сформировалась группа из учеников Станиславского и Немировича-Данченко, выработали репертуар, приступили к репетициям. Станиславский как режиссер принес с собою сверкающие краски своей изумительно богатой режиссерской палитры — краски, которыми оживлялась, обновлялась и заново создавалась вся природа сценических постановок. Немирович-Данченко углублял творчество режиссера как чуткий знаток слова, как великолепный психолог человеческой души, интуитивно угадывающий индивидуальность актеров, и как прекрасный художник, вливавший в театральную работу строгость литературного рисунка и правду психологического содержания произведения.
Стали готовиться к спектаклям. Готовились не только занятые в пьесе артисты, но все вообще, даже самые незначительные деятели театра. На репетициях устраивались обстоятельные беседы об идее пьесы, ее эпохе, подробно разбирались характеристики действующих лиц, выслушивались самые разнообразные мнения и суждения: возникло подлинное коллективное творчество. Основатели нового театра сумели окружить свое дело атмосферой исключительно жертвенного культа.
Вспоминая об этом времени, Вл.И. Немирович-Данченко рассказывал как-то на одном из интимных собраний труппы в Москве: «Как мы были счастливы тогда! Нас не пугала неизвестность будущего, нас соединяла горячая дружба. Все это было оттого, что мы были влюблены в одну идею... в идею нового театра. В бедной обстановке подмосковной дачи в Пушкине мы просиживали дни и ночи, мы работали, мечтали... Идея эта волновала нас как что-то еще смутное, неясное, но прекрасное. Она лишала нас сна, покоя, но давала восторженную силу и горение. В чем заключалась эта идея нового театра — мы тогда еще сами хорошо не знали. Мы были только протестантами: против всего напыщенного, неестественного, «театрального», против заученного, штампованной традиции. И этот общий протест, эта общая влюбленность, таинственная, необычайная, соединяла нас и давала нам силу и веру...» Позже идея осозналась, окрепла и вылилась в следующую теорию: для изображения жизни на сцене нужно подойти к действительности со стороны подлинно художественной правды, вскрыть глубоко внутреннее значение и смысл обыденных простых фактов, выявить этот смысл в простых, но отточенно-художественных формах и тем отразить жизнь человеческого духа.
Теории этой Московский Художественный театр остался верен на протяжении всей своей деятельности.
Московский Художественный театр открыл свою деятельность в щукинском «Эрмитаже»1постановкой исторической хроники А.К. Толстого «Царь Федор Иоаннович» поздней осенью 1898 г. В том же году были поставлены «Потонувший колокол» Гауптмана, «Венецианский купец» и др. Желание театра поставить «Ганнеле» Гауптмана не осуществилось: пьеса была запрещена по настоянию духовных властей как кощунственная. Положение Московского Художественного театра было вначале довольно шатким и неопределенным, сборы оставляли желать лучшего. Несмотря на громкий успех чеховской «Чайки», материальные дела театра были далеко не благополучны, и неизвестно, удалось ли бы ему продолжать существование, если бы не поддержка С.Т. Морозова.
В 1900 г. в труппу Московского Художественного театра вступил В.И. Качалов, что было, несомненно, большим приобретением для театра. Вскоре Художественный театр перекочевал из «Эрмитажа» в Камергерский переулок, ставший с тех пор знаменитым. Кто из людей, любящих театр, не побывал в серо-зеленом зале стиля модерн, перед занавесом с белой чайкой, широко распластавшей крылья? И нужно ли вспоминать о пьесах Ибсена, Горького, Чехова, Метерлинка, исполнением которых МХАТ стяжал себе до сих пор не увядшую славу?
Точно так же нет надобности говорить о заслугах К.С. Станиславского, Вл.И. Немировича-Данченко и их сподвижников. Эти заслуги известны и трудно прибавить что-либо к установившейся единодушной оценке их.
С К.С. Станиславским меня в течение многих лет связывают самые дружеские отношения; по странному совпадению оба мы родились в одном и том же месяце, одного и того же числа, в одном и том же городе.
Из числа артистов Московского Художественного театра особенно крупными величинами представляются мне Леонидов, Москвин и Качалов. У каждого из них вполне своеобразный талант. Качалов обладает, кроме того, прекрасным, выразительным голосом, богатым интонациями.
Возвращаясь к своей личной работе, вспоминаю, что в конце 90-х годов меня очень увлекала работа в области прикладного искусства, особенно в области керамики. Я исполнил ряд эскизов для керамических изделий, которые были осуществлены в художественной гончарной мастерской «Абрамцево» (в Москве). В начале 1900 г. они появились на второй выставке «Мира искусства». Это были два блюда, кувшин, изразцовая печь, умывальник и братина, приближавшиеся по своим узорам к образцам народной кустарной керамики.
1 Головин называет увеселительный театр и сад «Эрмитаж» в Москве щукинским, так как это доходное предприятие было затеяно в Каретном ряду бывшим официантом Щукиным, устроившим здесь шантан и варьете, а потом сдававшим помещение под различные театральные антрепризы. Несколько ранее, в 1870.x годах, в Москве существовал другой театр и сад «Эрмитаж», близ Самотечной площади, где играла оперетта в антрепризе и под режиссерством М.В. Лентовского.
1 - 2 - 3
 Березки (Головин А.Я.) |  Душное Кащеево царство (Головин А.Я.) |  Баута. Неизвестный (Головин А.Я.) |